Впрочем, нельзя отрицать, что на писательской ниве Паланик достиг успеха, и для многих читателей его книги стали культовыми.
Сегодня предлагаем вашему вниманию эссе Чака Поланика о том, как научиться писать лучше и что для этого следует сделать:
Двадцать лет назад я прогуливался с подругой по Портленду в канун Рождества. Витрины больших универмагов — «Fredrick and Nelson», «Meier and Frank», «Nordstroms» — представляли милую и простую картину: манекены в одежде или пузырьки духов на искусственном снегу. Но витрины магазина «J.J. Newberry’s» были набиты мишурой, куклами, скребками, наборами отверток и подушками, вешалками, пылесосами, шелковыми цветами, конфетами — ну, вы поняли. И на каждом из сотни различных предметов красовался круглый ценник из блеклого красного картона. И когда мы проходили мимо, Лаура сказала: «Должно быть, они оформляли витрину по принципу „Если витрина выглядит неважно — запихни всего как можно больше“».
Она попала в самую точку. Я помню эту витрину и 20 лет спустя, потому что тогда меня рассмешили ее слова и эти неряшливые товары. А другие милые, аккуратные витрины наверняка были оформлены стилистами, со вкусом, но я их вообще сейчас не вспомню.
Я пишу это эссе с целью запихать сюда всего побольше разного. Набить его идеями, как рождественский чулок, в надежде, что это кому-то пригодится. Упаковывая посылки читателям в подарок, я кладу туда книги, конфеты, разные игрушки и украшения, и я рассчитываю, что какие-то идеи сочтут абсолютной тупостью, а другие — гениальностью.
Помни: Чередуя литературную работу с бездумной стиркой белья или мытьем посуды, ты устраиваешь себе перерывы для новых мыслей и озарений
Перейдем к советам:
Номер один. Два года назад я написал первое из эссе, посвященное моему «методу кухонного таймера». Метод заключается в следующем: когда писать не хочется, надо поставить кухонный таймер на один час (или полчаса) и писать, пока таймер не зазвонит. Если через час не возникнет желания продолжать, ты свободен на час. Но обычно ко времени, когда таймер срабатывает, работа так увлекает, что наслаждаешься ею и не можешь остановиться. Вместо кухонного таймера можно загрузить стиральную машину или сушилку — чтобы засечь время работы. Чередуя литературную работу с бездумной стиркой белья или мытьем посуды, ты устраиваешь себе перерывы для новых мыслей и озарений. Не можешь придумать продолжение истории — почисти туалет. Смени постельное белье. Бога ради, протри пыль с компьютера. И хорошая идея появится.
Номер два. Читатель умнее, чем тебе кажется. Не бойся экспериментировать с формой и временем. Мне кажется, молодым читателям не нравится большинство книг не потому, что они глупее читателей предыдущих поколений, а напротив — умнее. Кино сделало нас искушенными в способах повествования. И читателя гораздо сложнее удивить, чем кажется.
Номер два. Читатель умнее, чем тебе кажется. Не бойся экспериментировать с формой и временем. Мне кажется, молодым читателям не нравится большинство книг не потому, что они глупее читателей предыдущих поколений, а напротив — умнее. Кино сделало нас искушенными в способах повествования. И читателя гораздо сложнее удивить, чем кажется.
Помни:Пиши книгу так, что сам захочешь ее прочитать
Номер три. Прежде чем сесть и написать сцену, ее стоит немного повертеть в голове и понять, зачем она нужна. Какие из предыдущих сцен она разъяснит? А каким следующим даст развитие? Как она продвинет повествование вперед?
За работой, за рулем, занимаясь спортом, держи в уме только эти вопросы. Когда появятся мысли, делай какие-то заметки. И только когда ты продумаешь основу сцены — можно написать ее. Не подходи к скучному, пыльному компьютеру без мысли в голове. И не заставляй читателя продираться сквозь сцену, в которой ничего или почти ничего не происходит.
Номер четыре. Удиви себя. Уведи историю, или дай истории увести тебя, в такое место, которое удивит тебя, тогда ты сможешь поразить и своего читателя. В тот момент, когда ты разглядишь хорошо спланированный сюрприз, сюжетный поворот, их не пропустит и умный читатель.
Номер пять. Если ты застрял, перечитай предыдущую сцену, вернись к брошенным персонажам или деталям, которые можно воскресить. Дописывая «Бойцовский клуб», я понятия не имел, что делать с небоскребом. Но когда перечитал первую сцену, наткнулся на кусок про смешивание нитры с парафином, где говорится, что это ненадежный метод приготовления взрывчатки. Это маленькое отступление стало отличной «зарытой пушкой» и спасло мою задницу.
Номер шесть. Пусть работа над книгой станет для тебя поводом хорошенько потусоваться каждую неделю — даже если ты зовешь эти тусовки «работой». Используй любую возможность провести время среди других людей, которые ценят и поддерживают твои литературные занятия. Так ты возместишь для себя время, которое ты потратил, когда писал в одиночестве. Даже когда однажды ты продашь свое произведение, никакие деньги не возместят тебе время, которое ты провел один. Так что забирай предстоящий «гонорар» авансом, используя писательство поводом для общения. Поверь мне, к концу жизни ты не станешь с наслаждением вспоминать и смаковать минуты одиночества.
Дописывая «Бойцовский клуб», я понятия не имел, что делать с небоскребом. Но когда перечитал первую сцену, наткнулся на кусок про смешивание нитры с парафином, где говорится, что это ненадежный метод приготовления взрывчатки. Это маленькое отступление стало отличной «зарытой пушкой» и спасло мою задницу
Номер семь. Позволь себе оставаться в рядах «Не-знающих». Этот совет давали сотни знаменитых писателей, я получил его от Тома Шпенбауера, а ты от меня. Чем дольше ты шлифуешь свою историю, тем лучше будет ее конечная форма. Не подгоняй развязку истории. Все, о чем ты должен думать — это следующая сцена. Ты не должен знать всего, что случится вплоть до самого конца. Иначе тебе будет адски сложно завершить.
Номер восемь. Если тебе понадобится больше свободы, от драфта к драфту меняй имена персонажей. Ведь персонажи не существуют, и они — это не ты. Переименовывая своих героев, ты получишь необходимую дистанцию и сможешь помучить их. Или еще круче — уничтожь персонажа, если этого требует история.
Номер девять. Есть три вида прямой речи. Не знаю ТАК ли это, но я услышал это на курсах и это пригодилось. Три вида это: описательный, инструктивный, и экспрессивный. Описательный — «Солнце взошло высоко...», инструктивный — «Иди, не беги...», экспрессивный — «Ох!» Большинство писателей используют только один, максимум — два вида. Используй все три. Смешивай их. Люди разговаривают именно так.
Номер десять. Пиши книгу так, что сам захочешь ее прочитать.
Номер одиннадцать. Сфотографируйся на обложку своей книги сейчас, пока молодой. И получи негативы и права на эти фото.
Номер двенадцать. Пиши только на те темы, которые действительно тебя волнуют. В курсе лекций под названием «Опасное писательство» Том Шпенбауэр говорит, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на сочинение «беззубых», непримечательных, чуждых тебе историй. Том вообще говорил о многом, я запомнил только половину: об искусстве «освобождения» — об осторожности, с которой ты ведешь читателя по сюжетной линии. И также «общение душ», которое, как я понял, значит скрытое, потаенное послание, заложенное в сюжете.
Номер тринадцать. Еще одна история про рождественскую витрину. Почти каждое утро, я завтракаю в одном и том же кафе, и этим утром человек разрисовывал стекло витрины рождественскими изображениями. Снеговик. Снежинки. Колокольчики. Санта Клаус. Он стоял снаружи на тротуаре, рисовал на пронизывающем морозе, выдыхал пар, опускал кисти и валики в краски разных цветов. Посетители и персонал смотрели из кафе, как он наносит красную, белую и голубую краску на витрину. Дождь сменил снег. Волосы художника были всех оттенков белого, его лицо измождено и помято. Меняя цвета, он приостанавливался, чтоб отпить что-то из бумажного стаканчика. Наблюдая за ним из кафе и поедая яйца с тостами, посетитель сказал, что это печально. Что, должно быть, это опустившийся художник. Должно быть, в стаканчике у него виски. Должно быть, у него была мастерская с непризнанными шедеврами, а теперь жизнь заставила его расписывать дешевые ресторанчики и витрины гастрономов. Как грустно, грустно, грустно.
А наш оформитель продолжал наносить краски. Сначала белый «снег». Затем немного красных и зеленых пятен. Затем немного черной обводки, превратившей цветные пятна в рождественские чулки и ёлки. Официант, подливая посетителям кофе, заметил: «Ловко. Хотел бы я так уметь» И неважно, завидовали ли мы этому парню или сочувствовали, он продолжал рисовать, стоя на холоде. Дорисовывал детали и накладывал слои краски. Не знаю, когда это случилось, но в какой-то момент его стало не видно. Рисунки были такими яркими, так здорово заполняли витрину, что художник исчез. Не важно, неудачник он или герой. Он испарился, исчез, а мы смотрели только на его работу.
